Родословная
Передо мной старый чертеж семейной родословной. Его нарисовал 24 года тому назад мой сын. Могучее дерево с раскинувшимися ветвями. Вместо листочков кружки с фотографиями или просто имена.
19 век. Фотографий нет. Только имена в рамочках. Рав Лейб Шломо Леви и Сара Леви. От них тянулось множество ветвей. Во многих местах эти ветви обрывались. Погибшие в погромах, не успевшие вырасти дети. Там стояли маленькие скорбные свечи, аккуратно нарисованные рукой сына.
Свечи в поколениях 19 века, свечи в поколении 20 века. Оборванные ветви во времена погромов царской России. Оборванные ветви в советские времена. Веточка со стороны родителей мамы оборвалась в 1937 году. Моя бабушка выжила, но двое ее сыновей-близнецов погибли в гулаговском лазарете.
Веточка сестры бабушки со всей ее семьей оборвалась в годы 2-й мировой войны. Всех расстреляли прямо во дворе их дома. Дальше оборванные веточки со стороны отца. Убиты в лагерях. Остался жив один отец. Редели ветви дерева, редели кружочки.
Вот и наши фотографии. Здесь обрывов нет. Все как будто благополучно. Погромы, убийства окончились. Антисемитизм стал историей. Мы росли, как все. И советские праздники отмечали, как все. Русский язык стал родным. И если кто-нибудь и напоминал мне о моей национальности, то я игнорировала это, как пережиток старого.
Но пришли 90-е годы 20-го века. И все быстро изменилось. Советские евреи массово покидали страну. Мы жили в большом доме вагоноремонтного депо. Его построили для тех, кто там работал. Все соседи знали друг друга. Вместе работали, водили детей в один детский сад, вместе ходили на демонстрации…
И вдруг мы оказались в вакууме. Соседи стали чужими, сын возвращался из садика в слезах… Помню, в один из вечеров к нам в дверь позвонила соседка – бабушка Клава. Оглядываясь на лестничную площадку, она быстро вошла. В ее руках была библия. Очень старая.
«Здесь написано – прошептала она – что евреи должны вернуться на свою Родину. И тогда Иерусалим откроет золотые врата для всех. Ни у кого не будет мира и спокойствия, пока вы не вернетесь к себе. Забирай семью и уезжай, пока не поздно».
Помню ту ночь. Мы сидели дома без света. Как воры, которые скрываются ото всех. Я ходила по квартире, ища место, где можно спрятать сына на случай погрома. Страх вернулся.
Мы уехали в Израиль.
От нас с мужем идет веточка к улыбающимся личикам наших детей. Дочка родилась уже в Израиле.
Я приклеила в кружочки свадебные фотографии сына с женой. Дальше – фотография беззубой улыбки моего внука.
От ветви дочери с мужем – к трем моим внукам. Они давно живут в Нью-Джерси. Все дети родились уже там. Обычная американская семья.
И вдруг сегодня звонок от дочери. Ее крик: «Мама, я боюсь. Нас убивают».
Я не могу в это поверить. В наш век в Америку, где живут люди всех национальностей, где демократия была выше всего, вернулся антисемитизм.
Я с ужасом представила, что ветви, идущие от моих внуков оборвутся, и кто-нибудь там тоже поставит маленькие свечи.
И это уже не прошлое. Это – моя семья, мои дети, внуки.
Страх вернулся… Он возвращается в каждом поколении. Какая-то злая сила поднимает в людях ненависть к нам, как стихийное бедствие, которое бьет только по еврейскому народу.
Я редкослушаю новости, носейчас я вошла в интернет. Он пестрел сообщениями о нападениях на евреев…
Что же это такое ?! Из поколения в поколение мир встает против нас. Страх моих предков захлестнул меня. Как будто это я во всех поколениях теряю детей, мужей, дрожу от страха перед злой неуправляемой силой, сметающей мое счастье, мой дом, мою жизнь. И опять опасность угрожает моим детям, внукам. Мне необходимо узнать причину этой ненависти, на которую не действуют ни время, ни образование, ни место…
У меня за плечами два института. Я знаю, что многие ученые, историки изучали «еврейский вопрос». Но никто так и не нашел истинной причины такой массовой ненависти к нам.
Но ведь причина существует. Мы должны ее найти прежде, чем снова вспыхнет взрыв ненависти и вновь ударит по нашему народу…
Анна Вавилова
Помню ту ночь. Мы сидели дома без света. Как воры, которые скрываются ото всех. Я ходила по квартире, ища место, где можно спрятать сына на случай погрома. Страх вернулся.